– Как же? Своих-то надо беречь. Отстаивать.
– Где вы были вечером двадцать девятого августа?
– Дома.
– А кто это может подтвердить?
– Жена, – пожал плечами Глебов.
– А кто вы по специальности, Борис Аркадьевич? – неожиданно спросил Алексей.
– Я? Инженер. По диплому. Программированием потихоньку занимаюсь. Подрабатываю.
«Значит, мозги работают хорошо», – сделал вывод Алексей. Рановато сбрасывать со счетов Глебова. Рановато.
– С соседями как?
– А что соседи?
– Может, вас кто-нибудь видел в тот вечер? А?
– Двадцать девятого? – наморщил Глебов высокий лоб. Из-за лысины просто-таки высоченный! – Приходил Василий, сосед из сорок восьмой квартиры, принес магнитофон. Починить.
– Вы что ж, и ремонтом бытовой техники подрабатываете?
– Да всем, чем можно. А что? Запрещается?
– Отчего же? Я не налоговая инспекция.
– А как там у вас? Ну, в милиции, работается?
– По-разному. – Леонидов поднялся: – Я зайду к вашему соседу, чтобы снять вопрос.
– Это как вам угодно.
Глебов глянул на него исподлобья. Ох, не так-то он прост!
– Кстати, с Коваленко общаетесь?
– Вы уже спрашивали. – И память цепкая! – Он иногда звонит, новости сообщает: кто из наших куда устроился, кто женился, кто развелся. Думает, что мне это интересно.
– А не подскажете, когда его можно застать дома?
– С утра. Раньше десяти он с постели не поднимается и раньше часу ночи домой не приходит. Все по барам да по тем местам, где бабу можно снять. Я таких мест и не знаю. Только Мишка стрелять в Серебрякова не стал бы. Вот если бы в Валерку Иванова, тогда Михаил первый кандидат.
– Они конфликтовали?
– Да, – коротко сказал Глебов.
– На Валерия Иванова пока не покушались, – почти с сожалением вздохнул Алексей. Личность управляющего не вызывала у него симпатии. – А кто из ваших бывших коллег мог бы стрелять в Серебрякова?
– Народ, знаете ли, измельчал, – усмехнулся Глебов. – А у мелких людей и месть такая же. Мелкая. Колесо у машины проколоть, слово похабное нацарапать или зеркало отвернуть. Можно еще отравить любимую собаку соседа, тараканов поморить, чтобы к нему переползли. Но чтоб убить…
– А если это человек с больной психикой? – терпеливо дожимал его Алексей.
– У людей с больной психикой сейчас формируется депрессия, а не агрессия. Проще забиться в свою конуру и обидеться на весь мир, чем попытаться его исправить.
– Да вы философ!
– Я просто человек, – скромно сказал Глебов.
Спорить с ним насчет сильных чувств и измельчания народа Алексей не стал. Он-то повидал куда больше Глебова!
Хозяин стоял на пороге, а Алексей звонил в соседнюю квартиру. Нужен свидетель. А вот и он. Огромный мужик в грязной майке и тренировочных штанах с лампасами. Генерал! Главнокомандующий пивного фронта, судя по огромному животу.
– Василий?
– Он самый.
– Я из милиции. Насчет вашего соседа.
Глебов поспешно прикрыл дверь в квартиру, чтобы не показать своей заинтересованности.
– Борьки? Смеетесь, что ли? Да он мухи не обидит!
– Мухи не обидел, – согласился Алексей. – Все мухи целы. Я насчет слонов. Мне хотелось бы, чтобы вы подтвердили тот факт, что двадцать девятого августа около девяти часов вечера отдали Борису Аркадьевичу магнитофон в починку. Что в это время, именно двадцать девятого августа, он был дома.
– Магнитофон? Какой магнитофон? А, да, заносил… В понедельник. И в девять! Точно! Я только с работы пришел! «Новости» начались. Я «Новости» всегда смотрю.
– Вы точно помните, что это было двадцать девятого августа?
– А то! У жены тридцатого день рождения, я, как положено, зову гостей. В субботу, это само собой, теща приезжает. А ежели на будни падает, так мы с друзьями… Пивка, кстати, не хотите?
– Я не пью.
– Бывает, – покачал головой пивной генерал. – Короче, я с выходных начал готовиться, чтоб жене, значит, приятное сделать, а агрегат не фурычит. Я к соседу, а он говорит, занят, завтра, мол, зайди. В понедельник, значит. Ну я и зашел. Магнитофон мне Борька в момент наладил. Голова! При мне и наладил.
– А сколько он возился с магнитофоном?
– Ну, часа два. Потом обмыли.
– Глебов что, пьет?
– Ни-ни! Посидел за компанию.
– Спасибо, Василий, вы оказали неоценимую помощь следствию.
– Че-то я не понял…
«И не надо».
Когда он пришел, наконец, домой, мама с удовлетворением сказала:
– Нагулялся! – Он вспомнил, что ночевал у Ляли, откуда позорно сбежал поутру, а вчера вернулся поздно и моментально заснул. Мама еще ничего не знает, потому и говорит:
– Мой руки и садись ужинать.
– Надеюсь, это не макароны?
– Гречка.
– Как? Неужели ты решилась? – ужаснулся он. Впрочем, ужаснулся притворно.
– Лешка! – пригрозила родительница. – Все шутишь! Уши оборву!
За ужином она загадочно спросила:
– И когда же свадьба?
– Свадьбы не будет, – сказал он.
Во рту была гречка, и мама не расслышала, переспросила:
– Когда?
– Мама, я расстался с Лялей, – сказал он, протолкнув в горло липкий ком.
– Леша! Что ты говоришь! – Она без сил опустилась на стул. – Как? Почему?
– Потому что я встретил другую женщину.
– Где встретил? Когда?
– Первого сентября. У лифта.
– И ты решил жениться на ней?!
– Это возможно только в моих мечтах.
– Леша! – всплеснула руками родительница. – Ты что, опять начал пить?! У тебя галлюцинации!
– Мама, – обиделся он, – я слово свое держу. С позорным прошлым покончено раз и навсегда. Добавка есть?
Она не разговаривала с ним весь вечер. До самой ночи. Он мирно уснул под «Титаник». Кассета вновь домоталась до конца.